Мёртвая смерть/Кушнер
Кушнер — сон, приснившийся Константину Крылову 26 февраля 2002 года.
Текст
Всё хвораю. Днём спал. Приснился поэт (кажется, Кушнер, но не уверен), которому дали какую-то престижную премию (точно помню, что не Нобелевку; не уверен, что Букера). Он выступал с какой-то маловыразительной трибуны, в холодном зале, где все сидели в шапках и пальто. Говорил о духовности. Говорил он долго, слушать было скучно. Отрывки из его речи, которые хоть как-то запомнились:
«Всякое „здесь“ меня пугает… …Бродский для меня всё, но только моё, личное всё, а не вымороченое „наше“… …русское пространство похоже на замаранный помарками черновик романа „Что делать?“… …русские всегда осознавали, что их смешное и нелепое существование может быть оправдано только эстетически — без „России“ как художественного явления не мог бы состояться ни европейский писатель Достоевский, ни сериал о Джеймсе Бонде… …Россия сырая и твёрдая, как репа. Эта твёрдая сырость, характерная именно для репы, и ещё для плохого русского снега — в Финляндии, где я был, снег совсем другой, он хрустит сахаром и свежей простынёй… …я уверен, я знаю как поэт, что Мандельштам хотел написать — Россия, Репа, Лорелея, но рука дрогнула, хотя голос не подвёл. Фонетика служанка серафима…»
При этом в зал постоянно набивалось всё больше и больше народу, все в зимней одежде, шумно рассаживались. По рядам передавали записки и надкусанные пряники. Кушнер всё говорил и говорил, а лююдей всё прибывало. Наконец, стали рассаживаться в проходах. Потом пришли цыгане, побродили по залу, и полезли на сцену, где и расстелили какие-то покрывала и одеяла. Кушнера начали оттеснять. Он всё отступал и отступал куда-то вглубь сцены, теснимый цыганками и приставучими детьми, пока не сделался вовсе неслышен. Я проснулся от телефонного звонка. Просили «сашу». Спросонья я сказал — «он ушёл», и только потом задал сакраментальный вопрос — «а вы куда звоните». Ответом было короткое молчание и короткие гудки.
)(