Кратер Ричи
Кра̀тѐр Ричи — многозначное понятие.
Содержание
В повести «Рубидий»
Кра́тер (на самом деле крате́р, от др.-греч. κρατήρ) Ри́чи — магический сосуд в виде чаши, используемый для удержания супраматериальных субстанций, таких как рубидий.
Изготовление
Редчайший случай, когда магический объект при своём изготовлении не требует магии. Для того, чтобы изготовить кратер Ричи, необходимо и достаточно твёрдое намерение изготовить именно кратер Ричи и ни что-то иное, а также капля рубидия. После изготовления чаши в неё капают одну каплю рубидия, и чаша становится именно тем, чем она должна быть — то есть кратером Ричи.
Однако для успеха намерение создать кратер Ричи должно быть а) простым, б) чистым, в) непоколебимым. Поскольку же сильные маги обычно весьма выщщекруклюмисты и с намерениями у них всё сложно, изготовление кратера им, как правило, недоступно по психологическим причинам. Маги же молодые и наивные обычно не знают, что такое кратер Ричи и для чего он нужен, так как у них для этого не хватает образования и жизненного опыта. Эти два обстоятельства делают кратеры Ричи редкими и ценными артефактами.
Используемые для изготовления чаш материалы — обычно металл или стекло. В повести описывается стеклянная чаша.
Отсылки
В романе Стругацких «Понедельник начинается в субботу» попугай Фотончик, в числе прочего, выкрикивает слова «Кратер-р Р-ричи!» Вероятно, имеется в виду кратер на Луне, Марсе или иной планете.
В действительности
Кратер Ричи (Ritchey) — небольшой ударный кратер в экваториальной области видимой стороне Луны. Кратер расположен к востоку от Альбатегния в центральной части лунного нагорья. Название присвоено в честь американского астронома и конструктора телескопов Джорджа Уиллиса Ричи (1864—1945) и утверждено Международным астрономическим союзом в 1935 г.
На самом деле
Кратер Ричи (Ritchey) — небольшой ударный кратер на Марсе, расположенный в четырехугольнике Копрат на 28,8 ° южной широты и 51 ° западной долготы. Он имеет диаметр 79 километров и был назван в честь всё того же Джорджа Уиллиса Ричи.
В сущности
Аристотель излагает учение о четырёх причинах именно на примере чаши.
Объективное изложение учения Аристотеля[1]:
У всякой вещи есть четыре причины: формальная, целевая, движущая, материальная. Например: план дома (формальная причина); его цель — защита от непогоды; рабочий-строитель (движущая причина); кирпичи и доски (материальная). Под причиной или началом Аристотель подразумевает то, что «виновно» в бытии вещи, то, без чего её не могло бы быть, то, что составляет условие возможности её бытия, её возникновения и наличия, её присутствия в мире. Например, серебро есть одна из причин бытия серебряной чаши, поскольку оно служит материалом для её изготовления. Сама форма чашеобразности, которую приняло серебро, также есть причина чаши, ведь эта «вещь» есть именно серебряная чаша, а не серебряное кольцо. Этот вид, эта форма чашеобразности не существует сама по себе, она всегда видима нами лишь в каком-то материале, но так как в различном материале мы видим одну и ту же форму, то следует отличать её от материала и считать одной из самостоятельных причин вещей — серебряной чаши не могло бы быть, если бы в мире не было чашеобразности вообще, как таковой. Мастер, сделавший чашу — также причина её бытия. Причём важно не только и не столько собственно физическое воздействие мастера на материал, усилие и собственно формирующее действие. Мастер может быть причиной лишь в том случае, если он знает и цель, ради которой делается чаша, и подходящую для этой цели форму, и обладает соответствующими искусством. Одним, словом, важны и тело, и ум, благодаря которым мастер — действующая причина вещи. Цель — то, ради чего делается и существует чаша — Аристотель считает важнейшей причиной её бытия, ибо именно то, что она — жертвенный сосуд, определяет и мотив мастера к работе, и выбор материала, и подобающую чаше форму. Достижением цели процесс завершается, лишь благодаря цели чаша в конечном счёте становится действительной, наличной. И само бытие даже этой неодушевлённой чаши есть действие, так как «жертвенным сосудом» она является лишь поскольку совершаются жертвоприношения, в противном случае она — музейный экспонат и т. п.
Несколько более выщщекруклюмисто[2]:
Причину с давних пор привыкли представлять как действующую силу. Действие тут означает получение следствия, результата. Действующая причина, causa efficiens, одна из четырех, решающим образом определяет всю каузальность. Дело доходит до того, что целевая причина, causa finalis, вообще уже не причисляется к каузальности. Causa, casus идет от глагола cadere, падать, и означает то, из-за чьего воздействия «выпадает» то или иное следствие. Учение о четырех причинах восходит к Аристотелю. Однако в сфере греческого мышления и для Аристотеля всё, что последующие эпохи ищут у греков под понятием и рубрикой «причинности», не имеет просто ничего общего с действием и воздействием. Что мы именуем причиной, а римляне causa, у греков зовется αἴτιον: виновное в чём-то другом. Четыре причины — четыре связанных между собой вида виновности. Это можно пояснить на примере.
Серебро — то, из чего изготовлена серебряная чаша. Как определенный материал (ὕλη) оно отчасти виновно в чаше. Чаша обязана серебру тем, из чего она состоит. Жертвенный сосуд обязан собою, однако, не только серебру. Будучи серебряной чашей, вещь, обязанная этим серебру, выступает в виде чаши, а не в виде пряжки или кольца. Соответственно жертвенный прибор обязан также образу (эйдосу) своей чашеобразности. Серебро, в котором воплотился образ чаши, и вид, в котором явилось серебряное, вместе по-своему виновны в жертвенном приборе.
Но главный его виновник всё-таки нечто третье. Это то, что с самого начала очертило чашу сферой освящения и жертвоприношения. Благодаря этому она приобретает определенность как жертвенный сосуд. Очертания придают вещи законченность. С такой законченностью вещь не кончается, а наоборот, от нее начинается в качестве того, чем будет после изготовления. Конец, завершение в указанном смысле называется по-гречески τέλος, что сплошь да рядом переводят и тем перетолковывают как «цель» и «назначение». «Телос» — виновник жертвенного сосуда в том же смысле, в каком его совиновниками являются материал и образ.