Мёртвая смерть/Прхэц

Материал из HARITONOV
Перейти к: навигация, поиск

Прхэц — сон, приснившийся Константину Крылову 3 апреля 2015 года.

Текст

Сегодня мне приснился крайне странный сон.

Во сне я управлял армянским космическим кораблём.

Впрочем, «управлял» — это не вполне подходящее слово. Я каким-то образом способствовал полёту. Но куда корабль летит и зачем — этого я не знал.

Собственно, моя работа заключалась в том, что я сидел в темноте возле полукруглого окна и вскрывал пакетики с армянами.

Армяне были упакованы в чайные пакетики от «Липтона». Нужно было взять пакетик, расправить его и дёрнуть за верёвочку. Тогда он взрывался с беззвучным хлопком, как высохший гриб-дымарь, и из него облачком разлетались армяне. Каждый армянин был меньше перечного зёрнышка. Они клубились в воздухе с тихим звуком «прхэц! прхэц!» Это было единственное слово, из которого состоял их язык. Однако его было достаточно. Я мог сказать «прхэц!», и они понимали, что им нужно делать. Мне тоже говорили «прхэц!», и я тоже понимал, чего от меня хотят. Как правило, имелось в виду, что нужно вскрыть ещё один пакетик с армянами.

Суть была в том, что танцующие в воздухе армяне создавали тягу. Эта тяга и влекла корабль. Потом армяне уставали и оседали, и нужны были новые армяне, чтобы корабль летел к одному ему ведомой цели.

В какой-то момент стало светло, и это значило, что мы прибыли. «Прхэц, прхэц!» — радовались пляшущие в воздухе армяне.

Тут я выяснил, что не могу идти — весь пол был покрыт армянами, которые на нём отдыхали. Все мои попытки наступить на них или как-то их разгрести пресекались возмущённым криком «прхэц! прхэц!». Который в данном случае означал — «нельзя мешать армянину, когда он отдыхает, и вообще армянину нельзя мешать».

Однако потом всё устроилось: открылось окно — раздвинувшись в стороны — и я смог через него как бы выплыть наружу.

Тут я внезапно понял, зачем и куда мы летели. Мы прилетели в армянские края, где армяне, в корабле казавшиеся крохотными, приобретали свой истинный вид.

Передо мной была местность, вся покрытая огромными армянами. Они сидели кругами, ели прхэц и пили прхэц из огромных кубков. Некоторые кубки были столь велики, что я мог бы в них поместиться. Армяне же были и вовсе громадны, некоторые уходили в облака и их было не видно. Я посмотрел на небо — оно было тёмным — и увидел, что из темноты свисают седые армянские бороды. Сверху доносилось тяжёлое, грозное «прхэц! прхэц!».

И вся эта картина как-то совместилась в себе, что-ли, и я постиг, что всё это — ПРХЭЦ, что мы находимся ВНУТРИ слова «прхэц!», которое и есть Вечное Слово, которое объемлет небо и землю, и, как неподвижная молния, озаряет застывший армянский мир.

Вдруг в воздухе что-то как бы мигнуло, и возникла виноградная муха. Она была крошечная, но светилась огоньком, который можно было условно назвать зелёным. То есть сон был без цветов, но я знал, что муха светится зелёным, ведь она — виноградная муха.

Муха медленно летела, и её полёт создавал какой-то воздушный шурум-бурум, нечто вроде музычки — крапивной, гаденькой, «бумб-дщщ».

Прислушавшись, я начал различать и слова — не звучащие, а как бы присущие самой этой музычке. Они были примерно такие -

Ласофель-филасофель Под крышечкой жужжит! Ласофель-филасофель Под камушком лежит!

Ласофель-филасофель: Парам, парам, парам! Ласофель! Филасофель! ПалЯм-гарбамбалЯм!

(Там ещё было что-то про какого-то Баграмяна, но это я уже совсем не запомнил.)

До меня дошло, что муха своим полётом карябает Слово, и попытался её в воздухе приклопнуть. Муха, однако, легко ускользала от моих ладоней. Не понимающие всего ужаса ситуации армяне начали на меня бычить, стуча ногами и грозно крича «прхэц! прхэц!». Кроме того, в какой-то момент до меня вдруг дошло, что я, пытаясь прихлопнуть муху, невольно хлопаю в такт создаваемой ей музычке, её тем самым усиливая. Но не хлопать я уже не мог: с мухой надо было покончить. К тому же топающие огромными ногами армяне тоже стали притоптывать в такт гадкой музычке, тем самым разрушая свой мир.

Я попытался сказать «прхэц!» и проснулся.

) это запись реального сна; ничьих чувств оскорбить не хотел; ни один армянин или представитель другого народа не пострадал (