Критический гуманитарный словарь/Бунин — различия между версиями
Yasenfire (обсуждение | вклад) |
Yasenfire (обсуждение | вклад) |
||
(не показаны 2 промежуточные версии этого же участника) | |||
Строка 1: | Строка 1: | ||
− | '''БУНИН''' (1870, | + | '''БУНИН''' (1870, Воронеж — 1953, Париж) — русский писатель. Ругая своё сословие, он всё-таки не смог подняться над сословной ограниченностью. |
== ВНЕШНОСТЬ == | == ВНЕШНОСТЬ == | ||
Как он, Бунин, похож на [[Тортилла|старую, тощую черепаху]], вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тусклоглазой древней головой. ([[Критический гуманитарный словарь/Набоков|Набоков]]) | Как он, Бунин, похож на [[Тортилла|старую, тощую черепаху]], вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тусклоглазой древней головой. ([[Критический гуманитарный словарь/Набоков|Набоков]]) | ||
+ | |||
+ | == БИОГРАФИЯ == | ||
+ | |||
+ | Я Иван Бунин, я потомственный дворянин, я… — «Дворян-то много. А ты себя в деле покажи.» И пошёл Ваня в люди. К [[Критический гуманитарный словарь/Толстой, Лев|Толстому]]. Но не к самому — к самому не пробиться, окружён жужжащими жидами, как матка трутнями, — а в окружение. Пошёл к великому Волкинштейну. Ваню определили, поставили к делу: | ||
+ | |||
+ | «Был там (в толстовской колонии под Полтавой) громадный еврей, похожий на матёрого русского мужика, ставший впоследствии известным под именем Тенеромо, человек, державшийся всегда с необыкновенной важностью и снисходительностью к простым смертным, нестерпимый ритор, софист, занимавшийся бондарным ремеслом. К нему-то под начало и попал я. Он-то и был мой главный наставник как в „учении“, так и в жизни трудами рук своих: я был у него подмастерьем, учился набивать обручи. Для чего мне нужны были эти обручи? Для того опять-таки, что они как-то соединяли меня с Толстым, давали мне тайную надежду когда-нибудь увидать его, войти в близость с ним». | ||
+ | |||
+ | Нужны-то были эти обручи для другого. Посмотреть, каков человек, пройдет ли искус. Стоит ли его пускать в русскую литературу? И решили — стоит. Этот не зарвётся. ([[Критический гуманитарный словарь/Галковский|Галковский]]) | ||
== ТВОРЧЕСТВО == | == ТВОРЧЕСТВО == | ||
− | За всю долгую писательскую жизнь Бунина был только один период, когда внимание к нему вышло за пределы внутрилитературных толков, | + | За всю долгую писательскую жизнь Бунина был только один период, когда внимание к нему вышло за пределы внутрилитературных толков, — при появлении в 1910 году его повести «Деревня». О «Деревне» писали много, как ни об одной из книг Бунина ни до, ни после этой повести. <…> Эмиграция стала поистине трагическим рубежом в биографии Бунина, порвавшего навсегда с родной русской землей, которой он был, как редко кто, обязан своим прекрасным даром и к которой он, как редко кто, был привязан «любовью до боли сердечной». За этим рубежом произошла не только довременная и неизбежная убыль его творческой силы, но и само его литературное имя понесло известный моральный ущерб и подернулось ряской забвения, хотя жил он еще долго и писал много. <…> В своеобразной надменной отчужденности Бунина от «низкой» и «ужасной» среды есть что-то похожее на гонор захудалого шляхтича: чем он беднее, тем больше этого гонора. Смолоду Бунин еще отдает известную дань демократическим настроениям: уважительно отзывается о поэзии Некрасова, пишет восторженную рецензию на стихотворения И. С. Никитина, противопоставляя его здоровый, «дворницкий» реализм декадентствующим современникам. Но с годами он всё далее отходит от этих настроений своей молодости, правда, до конца дней не отступая от своего резко отрицательного, саркастического отношения ко всякого рода «истам» в русской поэзии, доходя здесь и до явных крайностей, как, например, в позднейшей оценке [[Критический гуманитарный словарь/Брюсов|Брюсова]], [[Критический гуманитарный словарь/Блок|Блока]], [[Критический гуманитарный словарь/Маяковский|Маяковского]], [[Критический гуманитарный словарь/Есенин|Есенина]]. ([[Критический гуманитарный словарь/Твардовский|Твардовский]]) |
== ЗАВИСТЬ == | == ЗАВИСТЬ == | ||
Строка 14: | Строка 22: | ||
— Неужели вы думаете, что я не понимаю, что в этой мистической цыганщине сводит всех вас с ума? Но меня вы с ума не сведете. ([[Критический гуманитарный словарь/Адамович|Адамович]]) | — Неужели вы думаете, что я не понимаю, что в этой мистической цыганщине сводит всех вас с ума? Но меня вы с ума не сведете. ([[Критический гуманитарный словарь/Адамович|Адамович]]) | ||
+ | |||
+ | == НАГРАДЫ == | ||
+ | |||
+ | Что же в эмиграции 33 года молчал? Писал рассказики и повестушки. Да по накалу дневника видно, он о революции мог бы такую книгу написать… А не надо. Он и дневник лишь перед смертью опубликовал. И в дневнике этом на каждой странице хочется писать: «мало, мало, не так всё было, ещё хуже, ещё подлее». А он Нобелевскую премию за то, что написал то-то и то-то. За то, что НЕ НАПИСАЛ, вот за что ему премию дали. ([[Критический гуманитарный словарь/Галковский|Галковский]]) | ||
[[Категория:Критический гуманитарный словарь]] | [[Категория:Критический гуманитарный словарь]] |
Текущая версия на 15:52, 6 июня 2019
БУНИН (1870, Воронеж — 1953, Париж) — русский писатель. Ругая своё сословие, он всё-таки не смог подняться над сословной ограниченностью.
Содержание
ВНЕШНОСТЬ
Как он, Бунин, похож на старую, тощую черепаху, вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тусклоглазой древней головой. (Набоков)
БИОГРАФИЯ
Я Иван Бунин, я потомственный дворянин, я… — «Дворян-то много. А ты себя в деле покажи.» И пошёл Ваня в люди. К Толстому. Но не к самому — к самому не пробиться, окружён жужжащими жидами, как матка трутнями, — а в окружение. Пошёл к великому Волкинштейну. Ваню определили, поставили к делу:
«Был там (в толстовской колонии под Полтавой) громадный еврей, похожий на матёрого русского мужика, ставший впоследствии известным под именем Тенеромо, человек, державшийся всегда с необыкновенной важностью и снисходительностью к простым смертным, нестерпимый ритор, софист, занимавшийся бондарным ремеслом. К нему-то под начало и попал я. Он-то и был мой главный наставник как в „учении“, так и в жизни трудами рук своих: я был у него подмастерьем, учился набивать обручи. Для чего мне нужны были эти обручи? Для того опять-таки, что они как-то соединяли меня с Толстым, давали мне тайную надежду когда-нибудь увидать его, войти в близость с ним».
Нужны-то были эти обручи для другого. Посмотреть, каков человек, пройдет ли искус. Стоит ли его пускать в русскую литературу? И решили — стоит. Этот не зарвётся. (Галковский)
ТВОРЧЕСТВО
За всю долгую писательскую жизнь Бунина был только один период, когда внимание к нему вышло за пределы внутрилитературных толков, — при появлении в 1910 году его повести «Деревня». О «Деревне» писали много, как ни об одной из книг Бунина ни до, ни после этой повести. <…> Эмиграция стала поистине трагическим рубежом в биографии Бунина, порвавшего навсегда с родной русской землей, которой он был, как редко кто, обязан своим прекрасным даром и к которой он, как редко кто, был привязан «любовью до боли сердечной». За этим рубежом произошла не только довременная и неизбежная убыль его творческой силы, но и само его литературное имя понесло известный моральный ущерб и подернулось ряской забвения, хотя жил он еще долго и писал много. <…> В своеобразной надменной отчужденности Бунина от «низкой» и «ужасной» среды есть что-то похожее на гонор захудалого шляхтича: чем он беднее, тем больше этого гонора. Смолоду Бунин еще отдает известную дань демократическим настроениям: уважительно отзывается о поэзии Некрасова, пишет восторженную рецензию на стихотворения И. С. Никитина, противопоставляя его здоровый, «дворницкий» реализм декадентствующим современникам. Но с годами он всё далее отходит от этих настроений своей молодости, правда, до конца дней не отступая от своего резко отрицательного, саркастического отношения ко всякого рода «истам» в русской поэзии, доходя здесь и до явных крайностей, как, например, в позднейшей оценке Брюсова, Блока, Маяковского, Есенина. (Твардовский)
ЗАВИСТЬ
О поэзии, в особенности о новых поэтах, Бунин говорил неохотно, по-видимому чувствуя холодок, прочно установившийся вокруг тех стихов, которые писал он сам. Реванш его над былыми соперниками-прозаиками не распространился на поэзию, и если, скажем, Бальмонт, когда-то гремевший, давно утратил обаяние, то иначе обстояло дело с Блоком. Бунин знал, что, сколько бы ни возникало о Блоке споров, верховное его положение в русской поэзии нашего века поколебать трудно. И это его раздражало. Он не любил Блока и, на мой взгляд, часто бывал прав, критикуя блоковский стиль, расплывчатость блоковских образов. Но если в ответ, в упрек ему кто-нибудь читал две строчки Блока из тех, которые проникнуты вещей, почти таинственной музыкой, он нервно пожимал плечами, а однажды, помню, сказал:
— Неужели вы думаете, что я не понимаю, что в этой мистической цыганщине сводит всех вас с ума? Но меня вы с ума не сведете. (Адамович)
НАГРАДЫ
Что же в эмиграции 33 года молчал? Писал рассказики и повестушки. Да по накалу дневника видно, он о революции мог бы такую книгу написать… А не надо. Он и дневник лишь перед смертью опубликовал. И в дневнике этом на каждой странице хочется писать: «мало, мало, не так всё было, ещё хуже, ещё подлее». А он Нобелевскую премию за то, что написал то-то и то-то. За то, что НЕ НАПИСАЛ, вот за что ему премию дали. (Галковский)