Командорские острова — различия между версиями

Текущая версия на 12:21, 18 июля 2022

Командо́рскiе острова́ — локация из романа «Третий человек».

Место расположения Командорских Мемориалов.

На острове Беринга расположены военные кладбища, где захоронены участники войн, члены правительств, члены Императорской Судейской Коллегии и кавалеры ордена Меча и Венца, а также члены их семей, упомянутые в завещании покойного (если такового нет, то право имеет супруг или супруга).

Особо почитаемо кладбище Павших — там хоронят убитых в первом бою.

Общее количество захоронений — около 350.000 человек, площадь кладбищ — 3,2 км кв.

Доступ к кладбищам ограничен из-за погодных условий и по другим причинам. Однако родственник (как правило, потомок), посетивший могилу покойного, получает право на ношение Командорского знака — небольшого серебряного значка в виде венка. Второе посещение даёт право на захоронение рядом с предком. В подобных случаях расходы на посещения частично компенсируются из средств Дома Славы.

Из воспоминаний Афанасия Сергеевича Головнина́, члена правления Дома Славы:

Командорский комплекс был создан по причинам не только духовным, но и политическим, а отчасти даже экономическим.

К середине пятидесятых Сахалин и Камчатка были заброшенными землями, на которых практически не осталось Русских. Это было и неудивительно, так как советское правительство вывезло оттуда всех вольных жителей, а вместо них устроило там лагеря и поселения «Дальстроя». После ликвидации этой преступной организации (действовавшей с размахом Ост-Индийской компании) несчастные узники умоляли новую власть эвакуировать их как можно скорее. Это и было сделано. Вместе с бывшими заключёнными уехало и большинство прежнего населения, настрадавшегося от природных условий и большевицких порядков. Замены им не было, и земли начали пустеть. В конце концов не сохранилось даже средств сообщения с ними: достаточно упомянуть, что в те времена на Сахалин можно было попасть только благодаря паромной переправе, которая работала едва ли раз в неделю.

Этими обстоятельствами воспользовались наши соседи. Сначала Япония выставила к Русским Владениям ряд территориальных требований, основываясь на неких договорённостях, заключённых с СССР. Договорённости и в самом деле имели место, хотя и остались тайными, и, как таковые, юридически ничтожными. Однако японские претензии нашли одобрение и поддержку у Англосаксов, которые запустили дипломатическую кампанию, поддерживаемую прессой. Главным аргументом в пользу японского хищничества было то, что Дальний Восток принадлежит Русским Владениям лишь номинально, в особенности же Сахалин, Камчатка и прилегающие территории. Русских обвиняли в том, что они, дескать, не способны распорядиться этими землями, лежащими бесхозно; хозяйственные же Японцы создадут там рай, по каковой причине русские права на эти земли могут и должны быть попраны. Аргументация была подлейшей, противоречащей всем нормам права, согласно которым законный собственник есть полный хозяин над вещью. Но это никого не волновало. Англосаксы действовали в своей обычной манере: «что наше, то наше, а вот о вашем стоит поговорить». Разговоры эти зашли весьма далеко: вопрос отторжения части Русских Владений стал обсуждаемым на международном уровне. А также и внутри Владений: корыстные или недалёкие люди принялись говорить и писать о том, что ненужные земли стоило бы продать или даже подарить более успешным хозяевам, в видах финансовой и политической выгоды. Защитники противоположной точки зрения были слабы, так как аргументов, доступных обывателю, у них не было.

При этом политическое и военное — а в перспективе и экономическое — значение тихоокеанских территорий было для русских властей вполне очевидным. Удержание и развитие этих земель было важной задачей. Однако задача развития не может быть решена только вложением средств. Главной проблемой было отсутствие живой связи этих земель с Русскими Владениями. Невозможно развивать земли, на которых никто не живёт и даже никто не бывает — причём второе даже важнее первого. Именно постоянный поток людей из центральных и западных областей на Восток мог оживить этот край, влить в него силы. Но его не было: ездить на Камчатку и на Сахалин было просто-напросто незачем. Не было ни экономического, ни какого-либо иного жизненного интереса к таким поездкам (весьма и весьма продолжительным и недешёвым, кстати).

Тогдашний премьер Оболенский решил этот вопрос в обычной манере: если повода к нужному делу нет, надобно этот повод создать. Именно по этой причине были сооружены мемориальные комплексы на месте советских каторжных лагерей, а ежегодное посещение таковых первыми лицами государства стало обязательным. Все, наверное, помнят киноленту с открытия Колымского Мемориала, и самого Оболенского — с каменным лицом, на коленях в мёрзлой грязи. Важно, однако, было то, что родственники и потомки убиенных с тех пор считают своим долгом посещение этих дальних мест, хотя бы раз в жизни. То же самое сделали и на Командорах, усилив эффект некоторыми символическими действиями. Например, целый ряд важных церемоний — таких, как вручение некоторых наград, посвящение в кавалеры Меча и Венца и некоторые другие ритуалы.

Ещё более важным был перелом общественного мнения. Места упокоения всегда почитались в России, а разорения русских кладбищ большевиками только усилили это. Поэтому мемориалы вскорости стали восприниматься как места святые, почитаемые — а все разговоры о том, что эти земли можно кому-то отдать, сами собой прекратились.

Но все эти прагматические расчёты вовсе не имели бы успеха, если бы не внутренняя, сущностная уместность такого выбора. Наверное, всякий, кто поднимался с Командор (как сейчас это называют), согласится с тем, что сама природа этого сумрачного и дикого края сильнейшим образом навевает мысли о бренности земного существования и близости сени смертной. Атмосфера паломничества усиливает это чувство. Однако и возвращение оттуда переживается как возвращение к жизни, к деятельности. Притягательность этих переживаний несомненна, равно как и получаемая от того духовная польза. Я и сам могу засвидетельствовать это.