Филей Татьяны Никитичны

Материал из HARITONOV
Перейти к: навигация, поиск

То ли было, то ли нет, то ли дождик, то ли снег. Но автор как-то поделился в тележке такой историей:

Чтобы передать, так сказать, дух того времени, опишу-ка я своё знакомство с Татьяной Толстой.

Я тогда работал на globalrus.ru — ресурсе Александра «Шуры» Тимофеевского. Место работы отличалось известной изысканностью: часть сотрудников была открытыми геями — за что их, собственно, и держали. Единственным неглупым и толковым человеком среди этой гей-тусовки был молодой журналист Павел Черноморский: зная языки, имея опыт работы на «Свободе» и кое-какие связи в мировом левом движении, он делал весьма интересные подборки и интервью у всяких высокопоставленных леваков. Сам ресурс при этом считался «правым» и даже очень. Впрочем, Павел к тому времени в левой идее подразочаровался. И, кажется, уже искал новый идеал в наркотиках. И нашёл: кто ищет, тот найдёт. Дальше были настойчивые попытки сесть в тюрьму (sapienti sat), собственно тюрьма, лагерь в Архангельской области (там он потерял зрение на левый глаз — видимо, разбили глазное дно), какие-то мутные дела с цыганскими наркодилерами, выход на свободушку и очень ожидаемая ранняя смерть.

Но всё это было потом. А тогде — именно Черноморский и встретил меня в дверях офиса и тихо сказал, что в офис сейчас водворилась Татьяна Никитишна Толстая, и сейчас как раз изволила занять моё рабочее место, так что «надо подождать».

Я довольно спокойно отношусь к тому, что кто-то занимает моё место. Может быть даже слишком спокойно: в результате я и остался вовсе без места на этом празднике жизни. Но тогда меня это как-то задело. Я пошёл к своему столу «с этаким решительным видом».

И дошёл. И увидел, что на меня смотрит огромный чёрный овал. Он был как нейтронная звезда, растянутая гравитационным полем.

Да, он смотрел на меня. Поверх моего кресла, которое под тяжестью этого овала жалобно поскрипывало. Смотрел, как мне показалось, презрительно, как бы меня заранее отвергаючи.

Прошло секунды три, прежде чем до меня дошло, что это.

Это была преогромная филейная часть Татьяны Никитишны Толстой. Которая — уже как целое — стояла на кресле на коленочках, засунув голову в монитор компьютера.

Я хотел было поклониться этому филе, как кресло особенно жалобно скрипнуло, и передо мной оказалось лицо великой писательницы. Оно было круглым, гневным и каким-то синеватым — как разъярённый баклажан.

— Вы посмотрите только, — вскричала она — что пишет этот негодяй Ольшанский!